|
|
|
|
|
Просто чтоб не оставлять Помещицу в одиночестве здесь... Просто чтоб не оставлять человека.)
Трус.
Сижу в приемной директора. Сложенный вдвое листок ждет время своей резолюции, покоясь на соседнем пустующем стуле. Народ снует; входят - выходят мастера, преподаватели, заглядывают ученики. Кто-то нахально проскальзывает в кабинет завуча, вызывая неодобрение зазевавшихся других посетителей. Я смотрю поверх плеча секретарши, рассматриваю апрель в раме окна. За окном небо продавленной синью сочится, вяжется в густой сочности жиденькой молодой листвы кустарника, в кистях ветвей, отбиваясь в блеске окон и витрин, бирюзой вкрапляется в зеленолиственные верхушки деревьев. Маленький дятел, в элегантном черном фраке, в достойной дирижера, белой манишке и красной шапочке маэстро, «чикая», перелетает с дерева на дерево, порой задавая такт жизни. Настали теплые деньки, и ласковая приветливость по настоящему теплых дней делает несносным пребывание в стенах лицея, выманивая пьяную душу весной, на природу. Как я ждал эту весну! Необъяснимо, но ждал. Мне так важно было не пропустить первое настоящее тепло, первую трепетную зелень, бледнеющий в высыхании асфальт, освященное весной небо, звонкое слепящее солнце! Я ничего не жду от этой весны. Я устал ждать. Просто хочется насладиться жизнью воскресающей природы. Поверить, что жизнь продолжается, что мир жив. И жизнь, заверяя мои ожидания, приветствует и здравствует во всем. В лаковых тополевых листочках, в только что выбившихся из ладошек почек, и еще не пробующих шелестеть взрослой листвой. В робком, неуверенном топанье малыша, поддерживаемого заботливой мамой за руку, удерживаемой от соблазна стать на четвереньки. В спорящих и доказывающих друг другу смешную правоту, рыночных воробьях. В осколках битого солнца за каждым углом дома, режущего углы слепящим контрастом тени и света. В беременной, рябой, деревенской коровы расцветкой, кошке, перебегающей дорогу. Да во ВСЕМ! Ведь Мир, Весна!..
Меня приглашают пройти к директору. Вхожу, здороваюсь, подаю заявление. Рассказываю небылицу, только что придуманную, о стопятилетней прабабушке из Жмеринки, которой завтра День Рожденья. О том, что приедут журналисты из «Книги рекордов Гиннесса», журналов «Крестьянка», «Плейбой», «За рулем», посъезжается родня вплоть до пятого поколения, мэр и многие другие, званые и незваные гости. Правду о весне, зелени, солнце, не говорю, умалчиваю за пологом великолепной лжи. Виктор Павлович не поверит, да и не поймет. Его окостенелый прагматичный менталит не приемлет мою меланхоличную зачарованность этой порой года.
- Нет! – Приговаривает меня директор. – Завтра комиссия из области приезжает, а в мастерских много работы.
Молча пожимаю в душе плечами и выхожу. Иду к себе в кабинет, набрасываю куртку и ухожу. Я не могу. Не могу находиться в этих стенах в такую пору, не могу упустить встречу со скворцом, приход весны пропустить не хочу. Я боюсь упустить что-то, что не повторится, и чего уже буду не в силах вернуть никогда.
- Пусть прощает. – Бросаю ключи на стол в приемной и ухожу.
На улице весна в ожидании и сразу же бросается в объятья. Ах, как она обнимает за плечи теплом, как ласкает светом и шепчет нежно ветерком на ухо: «Пошли, Родимый?»! Беру ее под руку, и мы идем. Вдоль заборов, домов, суеты и шума, из города. Важничающий, охмуряющий горлицу голубь, ошарашено смотрит на меня, когда я нечаянно пугаю голубку широкой своей походкой. Она улетает, оставив ухажера в недоумении и одиночестве.
- А ты как думал, брат? В жизни так и бывает. – Говорю я, обращаясь к спесивому, а теперь сникшему жениху. Идем с весной по городу, слушаем музыку трамвайных звонков, шорох шин, чириканье воробьев. Любуемся облаками, детьми, женщинами.
Ах, эти женщины! Колени обнажились в разлетах плащей прозрачностью колгот и укоротившейся длинной юбок. Шубы, пальто, дубленки сменили куртки и жакеты, удлинили женские фигуры расстоянием от земли до талии, открывая взгляду всю красоту ног в джинсах и брюках. Вздутые икры ног в чулках и колготах, в такт бедрам покачивают волны юбок и платьев. Бюсты и талии ближе и доступней взору в кажущейся открытости легкой одежды, вызывая необъяснимое томление духа, блуждание флюидов, сладостным желанием, позволяют восхищаться заочно женским телом. Все стало ярче, светлей, ближе в открытости лиц, ясности взглядов, в простоте улыбок, в ребячьем смехе на переменах в школах.
Я пойду на Днепр. Пойду пешком, не размениваясь на дешевую бесправность тесноты маршрутки. Спущусь к воде по вяжущему ноги, осыпающемуся вслед, песку. Буду бродить вдоль берега по чистой охре полосы песка. Побросаю камешки, выбирая их в стылом крае воды и считая плески на воде. Буду смотреть в желто – зеленую воду у берега и рассматривать пучеглазого рака, выставившего клешни под корягой, в ожидании случайной добычи. Постою на мостике над протокой, слушая шепот ветра, тихо рассказывающего что-то приятное воде, поглаживающего зыбью поверхность залива. А потом, проголодавшись, наберу жарых пирожков в небольшом павильоне, усядусь на краю невысокого обрыва и стану неспешно уплетать один за другим, ругаясь, что забыл дома платочек и отирая руки сальной промокашностью оберточной бумаги. Буду смотреть на синее небо, в синей воде уходящее течением под мост вдалеке и увлекающее сонную баржу вдаль. Теряться взглядом по зеленой дымке леса за рекой, и вспоминать былые посиделки с друзьями у костра с печеной картошкой на первомайские праздники. Взвешивать, сравнивать времена года. Откинувшись на сигнальный речной столб, закрыв глаза, погружусь в раздумья о смысле своей бессмысленной жизни, вспоминать растраченное прошлое, грезить будущим, размышлять о том, что еще, казалось бы, недавно я сидел на этом обрывчике в октябре, рождая в душе и в сознании слова обо всем этом увиденном.
Курсив багряного листа,
Изгиб моста над гладью водной.
Изыск во все и простота…
И уж не кажется холодной
Садов бесплодных пустота.
День протянется в благости и благодатном ничегонеделанье на берегу Днепра. А потом голубой шалью вечер ляжет на плечи, и я пойду назад, возвращаясь в суету города, пахнущего бензином, гарью и пылью, теснящего душевную свободу и легкость мысли заботами о дне насущном. Я найду приятным для себя даже в городе. Я выпрошу это право для себя. Буду гулять по скверу, смотреть в небо, утыканное звездами. Буду вдыхать неясный одуряющий, отдающий запахом поэтичной грусти и детства, дух весны. Буду рассматривать чернеющие деревья. Каштаны еще не цветут. Как жаль. Я люблю время, когда они раздают прохожим цветочное эскимо в зеленой оберти листвы, предлагая совершенно даром весеннее лакомство. А когда молодой ветерок, оттолкнувшись от звезд, в отчаянном задоре толкнет в грудь весной, я обернусь, и заложив два пальца, дерзко – по мальчишечьи свистну вдогон уходящим девчонкам. И пусть крикнут в ответ стареющему дядьке: «Дурак!». Пусть! Я еще не стар. У меня в душе мир, весна, женщины. Забреду и засяду за столиком на улице в первой попавшейся кафешке и запрошу у удивленной официантки целый стакан коньяку и горячий бутерброд с ветчиной под сыром. Коньяк будет блестеть живичным блеском в стекло красивого стакана. Сыр, обволакивая ветчину, легким паром будет будоражить аппетит. С коротким придыхом, легкостью алкоголика ахну весь стакан, наслаждаясь последними каплями янтаря на губах. И пожалею, что сирень тоже еще не цветет. Что не могу, продев руку сквозь беседочную решетку ограждения сорвать звездочки цветов, положить на язык и смаковать вкус весны. Забросив руки за голову, стану безмятежно рассматривать мир города, слушать тихий джаз души, вдыхать ночь, забыв о пластмасовеющем сыре на остывающей ветчине бутерброда. В мареве аллей пастельным прошлым будут мерещиться кисейные зонтики, барышни, в роскошных, пышных - от таллии платьях, зыбкие огоньки фонарных рожков. Будет слышен клаксон у ворот генеральского особняка, струнный перебор гитары, шепот признаний и смех милых барышень. Грезы непознанного прошлого поманят в неведомое и канувшее в лету. Как вечер в ночь. Как я в апрель. А весна в меня. Весна хмельно покачивается, привстав на носочки, заглядывает в глаза звездам. Шифон ее легкого платья пахнет нелепой мимозой в руках торгующей бабушки, зеленеющим дачным томным шалфеем, чистотой женского тела подснежником. Весна улыбается звездам, мечтая о чем-то своем. Как жаль, что я не слышу ее мечты. Быть может, мы созвучны?..
Охранник потреплет меня за плечо, думая, что я уснувший загулявший пьянчужка. А я не пьян. Я лишь прикрыл глаза, отдавшись весне, которая подкупает и насилует помимо воли запахами, звуками, цветом, ночью. А может, я пассажир без билета в этом апреле и мне просто надо выйти? А он несет и несет меня курьерским скорым, унося в будущее лето? В проселочную пыль деревенских дорог. В укрывшегося от посторонних глаз, ворующего душу июньской ночи, соловья. Во влажные простыни большой постели маленькой ночи июля. В выцветшее августом небо. Куда?
Расплачусь с официанткой, оставляя на чай желто-белую мелочь и жалея в душе девушку. Ей бы не с салфеткой и разносом прислуживать пьянеющим компаниям, угождая прихотям и слушая ночную похабщину пьяных мужиков. Ей бы пьянить любимого под звездами, обнимать душой суженного, целовать родные губы, запрокинув голову, отдаваясь небу в головокружительной истоме. Отдам, теперь уж точно бутафорский и холодный бутерброд бродяжному псу, который еще долго будет провожать меня, благодарно виляя хвостом и заглядывать в глаза: «А нету еще?» Буду бродить до самого утра, хмельной, сонный и рассеянный, вдоль пьяных баров и кафе, вдоль спящих домов и улиц. Влюбленным гейем буду любоваться апрелем. Восхищаться блеском серьги месяца в правом ухе неба. Томной поволокой глаз рассеянных взглядов фонарей. Эпатажностью изгиба кистей рук ветвей, шорохом машин, отчаянным заунывье блюза кошек.
- Как я люблю тебя, Апрель!
А потом пойду домой. Бриться, купаться, завтракать и собираться на работу, где меня, наверное, уже уволили за прогул. Ну и пусть. Пусть! Зато я не упустил главное – пробуждение жизни, апрель, весну. Я ощутил пробуждение природы, как увидел пробуждение любимой в еще сонных глазах утра. Я узнал апрель, как узнают друга, которого давно не видел и приехавшего повидаться на час. Я почувствовал весну, как чувствуют ребенка, на руках переносимого через брод реки времени года.
Увы... Все не так. Все совершенно не так! Нелепый марьяж ситуации в прихоти подгулявшей фантазии и мимолетном желании раскаянного желания. Ничего не было. ... Я стою в кабинете директора. Рассказываю о подготовке мастерских к проверке комиссией из области, прошу «подмоги» электриков и средств на закупку щеток для подметания. Малодушно четвертую изгиб заявления и смотрю в окно, в раме которого блестит апрель, бледнеет сохнущий асфальт, темнея в морщинах трещин, спорят воробьи, доказывая смешную правоту, и гуляют женщины, соблазняя взгляды мужчин легкостью одежды... Я пойду, и буду работать. Я не пойду гулять с весной под руку, не пойду на Днепр, и вечер пройдет совсем не так.
|
